На май гуляла вся деревня.
Дуськин сын тоже пошел с женой по красной от флагов улице за реку к теще. Дуся глядела им вслед – что ж, дело молодое, пусть гуляют. Она и сама с утра пораньше принарядилась в чистое, платок в горошек, жилет двубортный, почти что новый, и вышла своих проводить и флаг вот на дом повесить.
Мимо по улице народ тянется к площади:
- С праздничком, теть Дусь! С Победою!
- Взаимно, взаимно. – Она приставила лесенку к бревенчатой кладке, с трудом поднялась наверх. А вот древко приладить, флаг укрепить уже никак не смогла – постарела, руки стали не те. Склонилась к окну, держась за белый резной ставень:
- Эй, Во-ов! Сань! А ну-ка…
И пока разгибалась, да слезала, они уже пострелы, тут как тут – чуть бабку не сбили:
- Баб, дай я! Дай мне… - Флаг из рук, и оба наверх по лестнице- им только дай полазить. Вовка впереди, а младший следом – не отступает.
И вот уже полотнище развернулось над их вихрастыми головами. Вспыхнуло, заколыхалось на утреннем солнце.
- Ну, вот и ладно, - щуря светлые глаза, глядела вверх баба Дуся. – Вот и Хорошо.
И тут где-то в деревне, наверно на площади, ударила музыка, марш. То ли из репродуктора, то ли оркестр приехал. И мальчишки сразу вниз, как оглашенные:
- Ура-а! – И мимо Дуси на улицу.
- Вовка! Са-аш!
Куда там, только пятки сверкают по первой зелени.
И на площади перед правлением, когда люди речи говорили, они с другими мальчишками шныряли тут же, в толпе, на людей натыкались, слушать мешали. А когда все захлопали и с грузовика ударил сводный духовой оркестр, принялись песню орать: «Солдаты, в путь! В путь! В пу-у-уть! А для тебя-а, родная!..»
Народ расхохотался. Дуся хотела поймать хоть одного, домой загнать, не евши ведь. А соседки смеются:
- Да брось ты, Дуся! У нас, старух. Чай тоже праздник.
- И то правда, - вздохнула она и к соседке: - Пойдем ко мне, Михеевна. Брага у меня настоялась. Закуски вчера набрала.
Та молчит, похмыкивает, обидеть не хочет:
- Не-е, Дусь, ты уж прости. Мой с утра тоже с брагой наладился. Своих с района ждем.
- Ну а ты, Катерина? Пойдем. Ты ведь одна. Я пирог настряпала.
Катерина в черном вся, семенит рядом, согнулась, из под юбки ног не видать:
- Ох, и не знаю уж. Ноги что-то болят. – И правда шла она тяжело, трудно. – Лучше уж в клуб схожу вечером на сеанс. Силы поберегу.
Дуся глядит на нее, жалеет:
- А ведь была ты плясунья, Катя. Ох, плясунья! На вечерках, бывало, ноги парням отрывала.
Та беззвучно смеется, морщит темное, как грецкий орех, лицо:
- И ты вроде не засиживалась. Не все вдовами были. И Петька мой пел. Да и Федор твой заводилой был.
Так и идут они вдвоем с площади среди шумной молодежи и ребятни. А с кузова на всю деревню шпарит сводный оркестр:
« Жди меня, Маруся, чаще шли приветы-ы…»